Maxmetal
Провокатор
 | Фото | Цитата | В оффлайне | IP
вообщем вот
“Вот я и здесь!”
Это единственное, что пришло мне на ум, когда я, наконец, пробился в зал. До сих пор я не мог понять, зачем я ехал за без малого три тысячи километров, чтобы попасть на концерт начинающей группы. Не за красивыми же глазками солистки!
Началось всё с того, что я набрёл в Интернете на сервер, где лежали домашние странички кучи молодых метал-банд. Решив, что нечего прозябать в неведении, я закачал все mp3-шки, какие там лежали, чтобы “просветиться”. Вот и просветился!
“Стаж”-то металлерский у меня невелик, лет семь всего, да и групп в личной фонотеке – раз, два, и обчёлся. Как-то не очень хорошо я отношусь к её расширению, старею, наверно. Но вот одна из тех, закачанных! Что-то поразило меня в ней. Задело какие-то струны души, завьюжило, другого слова не подобрать. Было в их музыке что-то мрачное, но зовущее, яростное, но не злое,.. не могу описать. Слишком многое в моей душе всколыхнула их музыка, чтобы я был в силах передать это своим неумелым языком.
И всколыхнуло настолько, что я заказал их диск за границей, потому что в России его не найти, и даже припёрся в такую даль, чтобы попасть на их концерт.
Сразу оговорюсь, хоть и металлер я в душе, но вот внешностью не вышел. Ни мышц бугрящихся, ни хайра развевающегося. Что, впрочем, ничуть не мешает мне на концертах пролезать в толпу к сцене. Вопреки широко распространённому мнению, металлисты народ очень терпимый и доброжелательный, хотя и суровый. Из тех, что первыми не ударят, но ответить могут так, что не поздоровится. Это уже не та толпа буйных подростков 80-х, яростно отстаивавшая своё право на нестандартность. Тем “подросткам” уже за 30, но они, уже заматеревшие и помудревшие, всё ещё приходят на концерты и трясут хаером наравне с “новой волной” подрастающих металлеров. Те, кому ещё есть, чем трясти.
Мне вот 30 ещё нет, а трясти уже особо нечем. Обидно, конечно, но я не комплексую по этому поводу. Как показывает опыт, окружающие гораздо терпимее к внешности человека, чем он сам.
Пока что, понимая, что до начала концерта ещё минут тридцать есть, я выбрался из зала и отправился поискать чего-нибудь жидкого из класса пива. Разогревная доза в один литр была явно маловата, пока добирался до клуба и проходил “фейс-контроль”, всё успело выветриться. Надо сказать, что эти ментовские заслоны на концертах меня обыскивали всегда спустя рукава, видимо, я производил на них впечатление респектабельного и законопослушного гражданина. Хе-хе, знали бы они, как порой хочется мне разнести весь этот мир к чертям собачьим – приглядывались бы попристальней.
– Зайди в туалет, разговор есть.
Я обернулся, чтобы посмотреть, кто же это поговорить со мной хочет, но не увидел никого. Не в том смысле, что никого сзади не было, народу было очень даже много, а в том, что я не увидел никого, кто смотрел бы прямо на меня с намерением поговорить.
– Да не вертись ты, всё равно не увидишь. – Терпеливо сказал тот же голос.
“Весело, - подумал я, - а глючить-то мне, вроде бы, не с чего.”
– А ты и не глючишь. Просто я говорю непосредственно изнутри тебя.
– Угу. Ты, естественно, какой-нибудь демон, который хочет, чтобы я выполнил его задание. – Решив, что над собственным глюком можно и поприкалываться, я мысленно обратился к нему с такими словами.
– Близко к истине, но не совсем так. Когда ты сделаешь то, что мне надо, я скажу тебе, кто я. Если, конечно, сам к тому времени не вспомнишь. Ну что стоишь, иди!
Прикалываться так прикалываться. Я прошёл в напрочь прокуренный туалет, нашёл пустую кабинку и закрылся в ней. Затем закрыл глаза и снова мысленно обратился к глюку, с трудом сдерживая смех, вовсе не мысленно рвущийся наружу.
– И что тебе нужно?
– Чтобы ты соблазнил солистку.
Я зажал себе рот рукой. Человек, который заходит в кабинку туалета, закрывается и начинает хохотать, как правило, вызывает опасливое к себе отношение у окружающих. Мне этого не хотелось. Когда же я восстановил дыхание и обрёл способность думать, глюк с лёгкой издёвкой в голосе спросил:
– Ты всегда так реагируешь на подобные просьбы?
– Угу. – Улыбался я наверно, как идиот, хорошо, что меня никто не видел. – Если говорить про один случай в жизни из одного, то всегда.
– Слушай, как мне убедить тебя в том, что я не глюк?
Становилось всё интереснее. Учитывая, что до сих пор у меня никогда в жизни не было слуховых галлюцинаций, мне было довольно забавно понаблюдать за попытками собственного глюка убедить меня в том, что он – это не он.
– Пожалуй, вот так можно. Да и пригодится тебе это. Мужчин с твоей внешностью она не очень-то жалует.
И вот тут стало уже не смешно. Потому что я остро почувствовал, как у меня повсюду зачесалась голова.
– Держи свои руки! – предупредил глюк.
Я судорожно вцепился одной рукой в другую, пытаясь удержать их, чтобы не почесать голову. Впечатление было такое, будто стадо блох шустро бегает среди моих волос, отчаянно кусая всё вокруг. Понимая, что так я руки не удержу, я судорожно засунул ладони под мышки и прижал их к телу, вцепившись пальцами в кожу куртки. Голова чесалась просто немилосердно, и я открыл рот, шумно выдыхая и вдыхая воздух, чтобы не шипеть и не скрипеть зубами от невыносимого зуда.
И вдруг он закончился.
– Всё, - сказал голос, - можешь чесаться, если захочешь.
Я вскинул руки к голове и замер от незнакомого ощущения. Под пальцами у меня струились длинные прямые нити густых волос, невероятно длинных демонически чёрных волос, несомненно моего цвета, концами дотягивавшихся до нагрудного кармана и начинающихся, каким бы невероятным это ни казалось, на коже моей головы.
– Убедился?
Я ошарашенно продолжал водить руками по волосам, пропуская их сквозь пальцы, всё ещё не веря ни глазам, ни рукам.
– Кто ты? – наверно, это был самый логичный вопрос в ситуации, в которой я оказался. – Дьявол?
Похоже, незнакомец, поселившийся в моей голове, усмехнулся.
– Крепко же Яхве вам мозги запудрил. Ты же неверующий!
– Ну да… – растерянно подумал я.
– Тогда с чего ты решил, что я дьявол?
– На автомате.
– Вот именно, что на автомате… – голос совершенно по-человечески вздохнул у меня в голове. – Ладно, иди, концерт сейчас начнётся. Пробирайся к сцене.
В полном обалдении я вышел из кабинки и пошёл в зал. Пробраться к сцене было достаточно трудно, но я постепенно продвигался всё ближе и ближе. Есть тут определённая технология: народ всё время движется, даже в плотно упакованной толпе, и можно всегда протереться в образующиеся щели. Я был в пяти метрах от сцены, когда вышли музыканты.
Толпа, и без того далеко не молчавшая, взревела. Образовавшаяся суматошка от мощного напора сзади позволила мне, используя метод просачивания, продвинуться ещё на полметра.
Ребята врубили свой блэк. Если вы не металлист, то это вам ничего не скажет, да и мне, собственно, тоже, просто я знал, что то, что они играют, называется “блэк метал”. Народ начал “рубиться”, кто не мог, держал “козу”, кто мог, мотал хайром. Первая композиция мне не слишком нравилась, поэтому я использовал всеобщее фанатение в своих целях, просачиваясь сквозь это своеобразное броуновское движение к сцене. К концу композиции передо мной остался всего один ряд спин, который я не замедлил преодолеть. Парень, которого я невежливо потеснил, повернулся ко мне, видимо, собираясь возмутиться моей наглостью, но что-то в моём взгляде его остановило, и он предпочёл повернуться обратно к сцене.
Началась вторая композиция. Там слова ещё такие, что-то про то, что однажды придут старые боги и вернут прежний порядок, битва грянет и всё такое, – короче, я не очень вникал, а поют они по-английски. На какой-то миг я поймал взгляд солистки, которую мне предстояло соблазнить (каким образом – ума не приложу!), и в этот миг этот самый Кто-то, сидящий во мне, развернулся в полную силу.
По крайней мере, мне так показалось, потому что я ощутил себя вытесненным из собственного тела. Точнее, я в нём остался, но как сторонний наблюдатель, а управлял им этот Кто-то.
Моё тело выпрямилось, развернув плечи, и встало, скрестив руки на груди и неотрывно глядя на солистку. Надо сказать, посмотреть очень даже было на что. И голос у неё был очень красивый. Дуэт её с гитаристом звучал, как колдовской буран в ночи, и если бы тело подчинялось мне, по нему точно побежали бы мурашки.
Я словно видел себя и её со стороны. Она пела, и голос её прозрачными холодными порывами взлетал под потолок зала, не заглушаемый, а именно оттеняемый рокотом басов и морозным звуком клавишных. А взгляд был прикован ко мне. Точнее, к моему телу, занятому Кем-то. И этот Кто-то в моём теле стоял недвижимо среди беснующейся и фанатеющей толпы, длинные чёрные волосы обрамляли лицо, и казавшиеся в полумраке чёрными (хотя они всего лишь тёмно-карие) глаза словно светились, невидимым гипнотическим светом затягивая в себя.
“Кто же он, одним движением вытеснивший меня из тела? – думал я, почему-то совершенно не испытывая страха. – Кто он? Зачем я должен соблазнить эту девушку? Ради какого сатанинского обряда?”
А она пела, завораживая и гипнотизируя зал. Я никогда бы не мог предположить, что металл может завораживать, но она это делала, своим колдовским голосом и ведьминским обликом, громовым рокотом “бочек” и яростно воющим вихрем гитар. Почему-то совершенно не удивляясь, я заметил, что и её чёрные, со стальным отливом, волосы, и мои, чёрные, но без блеска, словно глотающие попадающий на них свет, развеваются, как от ветра, но ветер этот будто рождается между нами, обоим дуя в лицо, и заканчивается за нашими спинами, не задевая больше никого вокруг.
Композиция закончилась. Девушка закрыла глаза на секунду, и я скользнул обратно в своё тело. Тут же знакомый голос зазвучал в голове:
– Она уже знает, что ты здесь. Всю работу пришлось за тебя сделать, по-своему. Хоть искусством обольщения ты и неплохо владеешь, но до того мастерства, что бывало в мои времена, тебе ещё долго расти. Так что просто встретишь её после концерта, а всё остальное она уже сама знает.
– Но зато я не знаю! – почти вслух прокричал я.
– Ты узнаешь. Она тебе расскажет, если захочет. А многое ты поймёшь сам, когда вспомнишь.
– Что вспомню?
– Слушай, не слишком ли много ты вопросов задаёшь? Прежде ты был куда понятливее! Всего-то тысячу лет под Яхве провёл, а понятливость как ветром сдуло.
Из всего сказанного этим Кем-то я понял только тон: он был раздражён тем, что я задаю слишком много вопросов. Но от этого легче не стало. То, что он знал эту девушку, было ясно, и что она нужна ему для какого-то сексуально ориентированного обряда, я тоже понял. Но вот каким боком я сюда примазан? Что такое я должен вспомнить? При чём тут тысяча лет под каким-то Яхве?
Однако я предпочёл больше к своему “поселенцу” не обращаться. Когда ему будет нужно, он сам обратится ко мне. Пока что я решил наслаждаться концертом, раз уж вольно или невольно я на нём оказался. По крайней мере, мне стало ясно, что именно тащило меня в такие дали и зачем. Хе-хе, действительно за красивыми глазками солистки в конечном итоге.
Описывать концерт я не буду. Хороший концерт, пофанател я от души, благоразумно решив не загружаться раньше времени всеми происходящими непонятностями. В течение всего концерта я ловил на себе в перерывах между песнями изучающий взгляд солистки и обнаруживал там изрядную долю сомнения. Сомнение было и у меня. Девушка, конечно, очень даже привлекательная и соблазнительная, но было в этом что-то такое… Короче, как будто на случку меня вели. Не я сам захотел её, а кто-то заставляет меня. Я, конечно, достаточно терпимо и философски отношусь ко всякого рода принуждениям, понимая, что есть в жизни вещи, которые делать надо, которые тебя делать заставляют и так далее, но в интимных вопросах… Коробило это меня очень сильно. И чем дальше, тем больше.
Когда ребята сыграли последнюю песню, я вместе с остальной толпой двинулся к выходу. “Поселенец” не подавал голоса, поэтому я мог спокойно подумать. Идея провести ночь с солисткой мне уже совсем разонравилась именно по причине её принудительного характера. Однако я небезосновательно предполагал, что у “поселенца” найдутся методы воздействия на меня в случае неподчинения. Загруженный этими раздумьями, я вышел на улицу, дошёл до ближайшего киоска, купил пиво и принялся раскидывать мозгами.
Итог этих раскидываний был таким: я иду и знакомлюсь с ней, стараюсь узнать о том, что происходит, как можно больше, а всё остальное – если захочу. Именно так – если я захочу, а не какой-то там посторонний голос в голове, хоть он и умеет за минуту роскошный хайр отращивать!
Окрылённый этим решением, а пошёл обратно к клубу и обошёл его сзади, предполагая, что музыканты выходить из него будут именно через задний выход.
Она была там. Вблизи, не на сцене, а просто на улице, она производила совсем другое впечатление: симпатичная девочка без всякой мистики. Она сразу заметила меня, отчего я почему-то смутился и, не дойдя до неё пары шагов, остановился, молча разглядывая её. Выглядел я, наверно, по-идиотски, но почему-то ничего, кроме “Привет!”, мне в голову не шло, а говорить это я не хотел. Очень “уважаемая” в наших металлерских кругах программа про телепузиков с их идиотским хихиканьем опошлила это невинное слово донельзя.
Девушка, похоже, была смущена не меньше меня. Минуты две мы так и стояли, молча изучая друг друга. За это время я уже совершенно убедил себя, что произошедшее со мной есть огромный и навороченный глюк, неизвестно чем вызванный, но выходить из ситуации как-то надо. К счастью, девушка сама начала говорить:
– Ну… здравствуй. Я видела тебя на концерте.
– Да. – я опять мучительно раздумывал, что бы сказать. – У меня тут голос какой-то всё грезится.
Она кивнула:
– Этот голос… он тебе уже всё объяснил?
– В смысле?
– Ну… он сказал, что ему от тебя надо?
– Да.
Криво складывался разговор. Я прекрасно видел, что сия принудительная “сводка” ей тоже мало приятна. И тут, видимо, взыграли во мне самцовские привычки, я решил взять инициативу в свои руки:
– Давай так. Мы с тобой сейчас пойдём куда-нибудь, посидим, поговорим, погуляем, я хоть проясню для себя немного всю эту лабуду. И если нам с тобой ничего более не захочется – ничего делать и не будем.
– Но мы же должны… - этого предложения она явно не ожидала и немного растерялась.
– Что мы должны? Кому? Какому-то голосу? Я не считаю, что я должен участвовать в чём-то, чего мне не хочется. И уж тем более делать то, что меня заставляют делать. Вот сейчас я хочу провести с тобой вечер так, как уже сказал, и если ты не против, то так и сделаю.
– Я не против. – Она озадаченно покачала головой. – Но ты не знаешь, кто он. И ты не знаешь, кто мы с тобой, точнее, кем мы были, и почему он выбрал именно нас.
В ответ на это я лишь ухмыльнулся:
– А вот я его не выбирал. Ладно, всё. – я твёрдо, но дружелюбно прервал её попытку возразить. – Мы с тобой сейчас идём гулять. Кстати, раз такое дело, как считаешь, может нам познакомиться?
Девушка, видимо, решив пока не возражать, приняла моё приглашение, вложив свою ладонь в мою протянутую ей руку.
– Зови меня Властой. Это мой ник в Аське. – чуть-чуть подумав, она добавила загадочно: – И, как выяснилось, не только.
Я хмыкнул и принял игру.
– Меня тогда можешь звать Волхвом. Это тоже мой ник в Аське.
Её реакция меня удивила. Неожиданно остановившись, она посмотрела мне в глаза и сказала:
– Не может быть! Не бывает таких совпадений! Ты действительно тот, кто… ладно. Так этот голос тебе ничего не рассказал о себе и о тебе?
– Ничего. Сказал только, что ему от меня надо, и что я что-то должен понять и вспомнить, когда сделаю то, что он хочет.
– А почему ты ему поверил? Меня он месяца полтора убеждал в том, что он не глюк.
– Видишь ли, Власта, – я примерно полсекунды думал, стоит ли ей рассказывать о произошедшем в туалете, – ещё за десять минут до концерта у меня на голове были короткие волосы с ощутимыми залысинами.
Она даже не удивилась.
– Он и не такое может. Точнее, не он. Ты сам можешь делать и гораздо более впечатляющие вещи. Как бы это попонятнее сказать… Он отрастил тебе длинные волосы… Нет, не он… ну ладно, – она махнула рукой, – выскажусь коряво. Он сделал через тебя то, что ты умел когда-то делать.
Секунд через десять я понял, что она хотела сказать, попробовал это сформулировать как-нибудь поправильнее, но не смог. Наверно, пиво подействовало.
Мы отправились “гулять”. Довольно сильно сказано, потому что и я, и она были в этом городе впервые в жизни и ничего здесь не знали. Она сообщила своим музыкантам, что доберётся до гостиницы сама, поэтому с их стороны возражений не было, хотя я и поймал несколько завистливый взгляд ударника.
Всё гуляние состояло в том, что мы прошлись некоторое время по какоё-то большой улице (наверное, даже проспекту), наткнулись на ночное кафе и зашли в него. На моё счастье, Власта оказалась очень догадливой, и мне не пришлось ей объяснять, что с финансами у меня туговато, поскольку я рассчитывал сразу после концерта отправиться на вокзал, протусоваться там до утра и уехать на поезде. Знакомство с ней и посиделки где бы то ни было в мои планы не входили. Зато входили в планы кое-кого другого. Хотя нет, “поселенец” рассчитывал, что я целенаправленно выполню его “задание”, после чего уеду, однако я спутал планы всем. В том числе – себе. И также мне уже было ясно, что же, точнее, кто меня так тащил на этот концерт.
Мы просто пили пиво с пиццей и разговаривали. Я намеренно старался не касаться темы звучащего в моей голове голоса, потому мы просто рассказывали друг другу о своей жизни.
Власта, оказывается, была старше меня на два года, имела за плечами высшее музыкальное образование и неудачный брак, развалившийся из-за полного взаимного непонимания и начавшихся гастролей, когда Власта пришла в группу. Классическая история из бородатого анекдота – возвращается жена с гастролей, а муж почему-то не особенно рад, и постель пахнет незнакомыми, но несомненно женскими духами.
Чем дальше продвигались стрелки на часах, тем меньше мне хотелось расставаться с ней. Ничего удивительного – она была красивой женщиной, а я – молодой мужчина, а на улице весна, конец апреля! Я просто и откровенно хотел её. И по тому, как всё чаще повисали паузы в разговоре, как она ловила мой взгляд, но, поймав его, смущённо опускала глаза, чуть ли не краснея, как рассеянно перебирала пальцами по бокалу, я понимал, что она это желание прекрасно видит и – разделяет. Я почти физически чувствовал борьбу в её душе.
Около двух часов ночи очередная затянувшаяся пауза завершилась робким предположением, что ей пора идти в гостиницу. Понимая, что возразить мне нечего, я согласился. Выйдя на улицу, я тут же оценил ночную температуру – +12° – и, решительно сняв свою кожаную куртку, набросил ей на плечи. Стандартный акт вежливости, не более того.
На самом деле, даже это невиннейшее действие очень много может сказать. Оно очень много скажет женщине, которая умеет читать такие жесты, по тому, как мужчина его делает. Он может вежливо опустить куртку женщине на плечи, может хозяйским жестом полунебрежно набросить её, словно безапелляционно утверждая право собственности на эту женщину, он может ласково положить куртку на плечи, задержав на них руки, словно пытаясь ощутить пальцами её кожу сквозь слои материала.
И очень много может прочитать мужчина по тому, как был принят его жест. Женщина может сохранять прежнюю позу, словно не отреагировав на такую заботу. Она может потянуть за полы куртки, чтобы прикрыть тело спереди целиком. Правда, это может говорить и о том, что ей действительно холодно. Но если мужчина ей интересен, она обязательно будет прикрываться, стягивая края куртки возле воротника и зарываясь в них носом. Может, этот жест будет не столь открытым, но в любом случае она сделает такого рода движение, пытаясь ощутить запах владельца куртки. Этот жест несознательный, полуинстинктивный, именно поэтому он всегда правдив.
Исключая, конечно, те случаи, когда женщина знает его значение и пользуется им, как актриса. Но вряд ли Власта играла. Она продемонстрировала это движение в полной мере, откровенно зарывшись носом в воротник и несколько раз коротко вдохнув, в открытую принюхиваясь, а потом метнула в меня короткий игривый взгляд. Я правильно истолковал его и обнял спутницу за плечи, слегка прижимая к себе. И хотя, так обнявшись, идти довольно неудобно, мы так и дошли до гостиницы. Не знаю, что чувствовала она, но мне пришлось внушить себе, что мне тепло, поскольку апрельская ночь – не самое подходящее время для гуляния в одной рубашке.
Когда мы дошли почти до дверей, она мягко высвободилась из моих объятий, сняла куртку и отдала её мне.
– Ну что, ж… Приятно было познакомиться. – она протянула руку для прощания, и я осторожно взял её за пальцы. – Надеюсь, ты ещё не раз придёшь на наш концерт.
– Я живу в трёх тысячах километров отсюда. – сказал я, чтобы хоть что-нибудь ответить, а сам мучительно думал, пытаясь понять, что мне делать дальше. Просто уйти, и всё – это меня абсолютно не устраивало.
– Ну, пока. – сказала она, слегка пожимая мне пальцы и начиная разворачиваться, чтобы уйти. Показалась мне эта заминка в её голосе или нет? Да какая разница, решил я про себя, будь что будет.
Я не отпустил её руку. Власта, уже наполовину развернувшаяся, посмотрела на меня с удивлением и – не показалось ли мне? – затаённой надеждой.
– И это всё?
– А что ещё? – её глаза смеялись и ждали.
Я лёгким рывком подтянул её к себе, разворачивая лицом и обнимая в конце движения. Она упёрлась руками мне в грудь, словно желая отстраниться.
Хорошо, что я уже не 17-летний мальчик, который принял бы это за чистую монету и отступил. Она пытался отстраниться, но ровно настолько, чтобы её предплечья и ладони оставались прижатыми к моей груди. Она не отворачивала лицо, а смотрела на меня снизу вверх. И её пальцы не упирались в грудь, а легонько тёрлись о ткань рубашки.
– А ты не догадываешься? – я улыбнулся настолько игриво, насколько мог.
– Может, ты всё-таки отпустишь меня? – она упёрлась ладонями в мои бока. И этот жест не мог меня обмануть: сопротивляющаяся по-настоящему женщина будет толкать в грудь, а при такой постановке ладони от первого же движения вперёд соскользнут, чтобы сомкнуться за спиной. Именно за этим. Это и произошло, когда я сильным, но мягким движением прижал её к себе.
– Нет, не отпущу. – Прижимая её к себе одной рукой, другой я снова накинул на её плечи куртку, наклонившись при этом вперёд.
Власта поймала моё движение, жадно ловя мои губы своими и подаваясь всем телом вперёд и вверх, ближе ко мне. Мы целовались не меньше минуты, пока она, наконец, не оторвалась от этого приятного занятия и не сказала:
– Так, может быть, всё-таки ко мне в номер зайдём? Для забав на лоне природы ещё холодновато, не находишь?
– Давно нахожу. – в тон ей ответил я.
Да, это вам не московские гостиницы и не бывшие советские времена. Дежурный совершенно равнодушным взглядом проводил нас, в обнимку прошествовавших к лифту. То, что происходило дальше, с трудом поддаётся описанию, поэтому я даже не буду и пытаться. Могу лишь сказать, что ничего подобного в моей жизни не было. Мы занялись любовью всего один раз, но длилось это со всеми раздеваниями и ласками около трёх часов и больше напоминало не секс, а какое-то священнодействие. Ощущений подобной силы и продолжительности ни мне, ни ей, как потом она призналась, испытывать не доводилось, и когда всё закончилось, она просто обессиленно упала мне на грудь, а мне едва хватило сил, чтобы прикрыть её сверху одеялом. Ни мне, ни ей не хотелось разрывать наше божественное соединение. И когда мы пришли в себя достаточно, чтобы воспринимать окружающий мир, голос “поселенца” зазвучал в голове у нас обоих.
– Вы всё сделали прекрасно, ребята. Ничего, что я вас так называю в вашем возрасте?
Ощущение сладкой усталости и лежащей на мне прекрасной женщины, в которой я всё ещё находился, приводило меня в состояние любви ко всему миру, поэтому я лишь мысленно усмехнулся и не стал раздражаться на этот голос, “заказавший” мне это блаженство.
– Ты сделал всё именно так, как было нужно, Волхв. Ничего, что я буду так тебя называть?
– Да пожалуйста. – я ответил вслух, по глазам Власты догадываясь, что она тоже слышит этот голос.
– Вы не захотели делать это по заказу, и это правильно. Одно из главных условий проведения обряда, который вы только что осуществили, – это добровольность. Если бы вы сделали хоть что-нибудь, хоть малейшее действие, которое вы сами не хотели сделать, обряд был бы нарушен. Его невозможно провести по принуждению, его невозможно провести по необходимости, нет – только по искреннему желанию вас обоих.
– Так может быть, наконец, объяснишь мне цель этого обряда? А заодно и кто ты?
– Цель объясню. – Голос был довольным и – усталым! Словно у человека, который долго и упорно работал, и его труд, наконец, завершился успехом. – Когда вы осуществите этот обряд в семнадцатый раз, Власта зачнёт от тебя сына. Меня. Почему семнадцать – не знаю. Просто чувствую. У всех каждый раз по-разному. У меня в этот раз воплощение должно произойти на семнадцатом обряде. Кстати, предупреждаю твой вопрос: тебе совершенно не нужно жениться на Власте. Я бы даже сказал, нежелательно. Вы никогда не заключали браки между собой.
– Мы? Кто – мы? Кто я по-твоему?
– Власта! – голос стал повелительным. – Помоги ему вспомнить!
– Волхв. – она мягко приподнялась, “снимаясь” с меня и ложась чуть повыше, чтобы наши глаза были точно напротив друг друга. – Не думай сейчас ни о чём, просто смотри мне в глаза. Просто смотри и всё.
Хоть и было темно, но глаза её я видел. Ни о чём не думать мне сейчас было достаточно просто. Я расслабился, позволяя её глазам затянуть меня. Где-то в их глубине я почувствовал на миг странный холодный огонь, такой же, какой излучали мои глаза, когда “поселенец” на концерте завладел моим телом. А потом – не могу подобрать для этого никаких других слов – я провалился в бездну своей памяти. Памяти прошлых жизней.
Перед моими глазами горела подожжённая фашистами деревня. Я лишь успел глянуть вниз и увидеть сапог, выбивающий из-под ног табуретку, да услышать, как загудела надо мной резко натянувшаяся верёвка и хрустнул шейный позвонок. Дальше…
Я, старик с седыми волосами, смотрел, как с церкви в нашем селе падает крест, и чугунные черепки колокола подпрыгивают на земле от гулкого удара. Бабушки украдкой крестятся, закатывая глаза, женщины, закусив губы, молчат, мужики тихо матерятся, тихо, чтобы не услышал человек в кожанке, руководящий этой вакханалией. И лишь я спокоен и – даже, пожалуй, доволен происходящим. Никогда я не верил в Бога, и веру эту считал глупой и лживой. Но мысли мои прерывает осколок креста, который, кувыркаясь, летит мне прямо в голову. Дальше…
Я рублюсь насмерть на чужой земле. Столица руссов близко, Император с нами, и мы разгромим армию этих варваров, наконец-то решившихся дать нам решающее сражение. Мы, завоевавшие всю Европу, принесём цивилизацию в Азию, а после России – весь мир станет единой Республикой. Свист сабли – и какой-то молодой солдатик с перерубленной ключицей падает, что-то крича на своём языке. “Да здравствует император!” – кричу я на неправильном французском, на языке Марсели, что родила гимн нашей революции. И за этим криком, опьянённый битвой, я не слышу свист шашки какого-то казака, что ничтожное мгновение спустя снесёт мне голову. Дальше…
Я скачу на лошади, этом чудесном животном, которое привезли сюда бледнолицие, приехавшие обманывать, воровать, убивать, насиловать, уничтожать наши вигвамы и наших богов. Я скачу убивать бледнолицых. Радость воина – миг битвы, миг победы и ещё тёплый скальп на поясе. Стрела из моего лука пронзает шею бородача в шляпе, и тут смерть с лёгким свистом пронзает свинцом мою грудь. Я падаю с коня, и мир меркнет в глазах. Дальше…
Я горю на костре французской инквизиции, как колдун и еретик. Дальше…
Дальше… Дальше… дальше…
Вот оно!
Я окружён кругом дружинников, и ко мне, радостно хихикая, приближается какой-то гнусный, мерзкий, дурно пахнущий старикашка с деревянным крестом на шее. Новая иноземная вера, которая огнём и мечом выжигает наших богов с лица земли. Я знаю его, память будущих воплощений подсказывает – церковь после смерти канонизирует его именно за то, что он жёг наши капища, окружённый княжескими воинами, крестом деревянным да железом калёным неся “слово божие” людям. Я ненавижу его, но не могу ничего сделать. Если я убью его – дружинники сожгут нашу деревню во славу “святого мученика”, который, брызгая слюной и визжа от ярости, приближается к деревянному идолу, прикрытому моей спиной. И она – рядом со мной.
Власта. Седая сморщенная старуха, но глаза – это её глаза. Глаза ведуньи, именем Перуна отводившей мор от скота и хвори из людей изгонявшая, молодиц учившая по луне зачатий избегать да любимых своих приваживать так, что не нужна им после тебя никакая другая. Глаза той, что сердца человеческие, как грамоты берестяные, читала, что лгуна последнего правду рассказать заставляла, что восьмой десяток лет уже Перуну служит с тех пор, как сыном первым разродилась, а по сей день берёзку-семилетку взмахом топора сносит, как колос серпом. Да и я – колдун не из последних! Восьмой десяток лет мы с ней вместе с Перуном разговариваем, как брат и сестра любя друг друга, потому как нельзя нам любиться друг с другом, а внуки наши уже щиты примерили, а внучки пригожие уж на сносях некоторые. И лихо иноземное, вера чужая в бога неназываемого, князем для выгоды державной привезённая, вот уже и до нас добралась.
– Покайся, нечестивец, – визжит мужичонка, – и прими веру в бога истинного!
– Нет. Не бывать тому. Не осквернит уста мои слово униженное, не назову я себя червем под ногами того, кто и имени-то не имеет, я, восемь десятков лет с Перуном говоривший. Уйди, человек, или сила Перунова сокрушит тебя, не навязывай мне богов чужих.
Не действуют угрозы на него, безумен он. Власте бы его на недельку, травами да заговорами попользовать, глядишь, и изгнала бы из него безумие, да только сила сейчас за одержимым этим стоит, щиты да копья княжеские. И упало сердце моё, как увидел я, кого он жестом из дружины вызвал. Внук мой, младшенький, к князю на службу пошедший, выходит с копьём, а глаза-то у него на мокром месте, и не знает он, что делать ему – то ли копьём меня пронзить, да умереть потом, когда совесть жизнь из него высосет, или безумца этого на наконечник насадить и с дедом вместе лечь здесь.
Вот тут-то и понял я, что смертный час пришёл. И мне, и Власте, и идолу нашему.
– Помнишь, Власта?
– Помню.
– Не бойся, внучек, не придётся тебе убивать меня. Отойди.
Перун не достанется этому безумцу, именем нового бога заставляющего внука поднять копьё на деда. Слаженно, как часто мы с Властой это делали, сплели мы свои мысли и чувства, вызывая пламя. Идол вспыхнул ярким, нестерпимо жарким огнём, таким, что даже дружинники попятились, а огонь этот пожирал и наши тела, умершие по нашему же мысленному приказу.
Дальше? Нет, я вспомнил достаточно. Я вспомнил всё, что нужно. Назад…
– Я вспомнил! Власта, это была ты!
– Да, Волхв. – Насколько непохожа была на ту сморщенную старуху эта прекрасная молодая женщина, лежащая на мне, настолько я был уверен в том, что это именно она. Точнее, её нынешнее воплощение. Глаза – они не стареют. А это были её глаза. – Мы с тобой были одними из последних служителей Перуна. И поэтому он выбрал для своего возрождения именно нас.
– Погоди, Власта. – вновь раздался в моей голове усталый, но мудрый древний голос. – Я сам расскажу.
Давно, несколько тысячелетий назад, нас, богов, было много. Мы жили вместе с людьми, насколько слово “вместе” применимо для этого. Боги – это высшие духовные сущности, и в физический мир вторгаться нам дано только через сознание людей. Так, как я это сделал на концерте.
Мы жили, как люди – ссорились и мирились, воевали и заключали мир, разрушали и созидали. Мы жили вместе с людьми. Овладевая сознанием смертных, мы часто вступали в битвы, но часто и учили людей тому, что знаем сами. Египтянин Осирис особенно любил этим заниматься. Пожалуй, он был ближе всех к пониманию истинной роли людей в нашей жизни.
Мы, боги, смертны. Это не такая смерть, как у людей, мы всё-таки духи, хоть и высшие. Умерев и родившись вновь, мы не забываем свои предыдущие жизни, как вы. И есть одна тонкость в нашем рождении: сначала мы должны воплотиться в людей, прожить полную человеческую жизнь и только затем начинается новая жизнь бога. Она длится в среднем 3-4 тысячи лет, поэтому-то люди и думали, что мы бессмертны.
Дело в том, что наша жизнь – это память людей. Наша сила – это эмоции, которые люди нам посвящают. Мы живы, пока люди помнят о нас, просят о чём-то или дарят что-то, любят нас, служат нам. Люди любили приносить нам жертвы, но не понимали истинной сущности своих обрядов. Этими обрядами они не покупали наше расположение – этими обрядами они давали нам силу. Нам не нужен дым сжигаемого мяса – нам нужны чувства, мысли, эмоции, желания людей, которые исполняют обряд. Войско, в едином порыве вознёсшее богу молитву, даст ему сил во много раз больше, чем кучка жрецов, прирезавшая на алтарях целое стадо.
Нам не выжить без эмоций людей. Точнее, выжить-то мы выживем, если можно назвать это жизнью, но станем обычными духами, ни на что не способными, кроме как чуть-чуть изменить сюжет сна спящего человека. Именно служащие нам люди делают нас могущественными, делают нас богами. Но тогда мы этого не понимали. Кроме одного.
Мы всё спорили, кто хитрее, Локи или Гермес. А хитрее всех оказался Яхве, захудалый божок из Иудеи. Он в своей зависти и своём честолюбии потратил много сил и времени, да наверное, и не одну жизнь, чтобы разобраться в сущности, которая делает заурядного духа богом. Он понял, что это – эмоции людей. И использовал это по-своему.
Когда мы поняли, что он опасен, было уже поздно пытаться остановить его. Да и не могли мы тогда его остановить, потому что не понимали, что делает его сильнее и сильнее и высасывает наши силы. Его метод оказался беспроигрышным. Он убедил поклоняющихся ему в том, что он – не просто бог, а единственный бог. Он активно участвовал во всех религиозный действах, вселяясь в ключевых людей и влияя на сознание верующих. Как это принято у вас нынче говорить, он широко инвестировал свои силы в мир людей, чтобы потом черпать оттуда дивиденды.
Веками он последовательно строил свою империю. Однако он был не дурак и отлично понимал, что жизнь его не вечна, и когда она закончится, мы вернём причитающееся нам. Ему надо было приготовить людей к этому. А также как-то объяснить, почему несмотря на все его обещания жизнь становится всё хуже и хуже.
Он выдумал Сатану, как некую противоположность себя, который якобы ответственен за все беды людей. Он последовательно насаждал покорность своей воле и воле тех, кто говорил от его имени, поскольку уже не справлялся сам с “оглашением воли господа”. Через наиболее ярых своих последователей он внушил людям идею о рае и аде, о конце света и Страшном Суде. Он отлично понимал, что когда ослабеет, мы придём за своим – это он и описал под видом Последней битвы Добра и Зла. Никакого не Добра и Зла – это будет битва нас и его. Не будет никакого конца света – будет конец его правления. Он боится этого и заставляет вас этого бояться.
За эти тысячелетия он подмял под себя всё эмоциональное поле Земли. Он уже давно пережил свой срок и жив лишь потому, что постоянно высасывает из человечества его эмоции. Так, как ему, нам никогда не поклонялись – нам этого было не нужно. Он вытравил из большинства человечества дух свободы, лишил людей уважения к себе и к другим и отравил их ложью. Ему ведь неважно, какой человек ему поклоняется, лишь бы поклонялся и отдавал ему свою силу, силу своих чувств и мыслей. Вспомни догматы всех его церквей! Человек может быть серийным убийцей и маньяком-насильником, но если он покается и поверит в бога, то есть начнёт отдавать ему силы, он богу любезен. Но если ты в него не веришь, не отдаёшь силы, будь хоть трижды праведником – ты ему противен.
Люди уже давно его не волнуют. Лишь бы постоянно питали его. Войны – это выплеск эмоций, молитв и проклятий, предсмертных обращений и погребальных служб, – всё идёт ему. Я неправильно сказал, что он выдумал Сатану. Сатана – это он сам. Он дряхлеет день ото дня и для поддержания сил и жизни ему надо всё больше. Отсюда – перенаселение Земли, войны, новые болезни, национальные и религиозные конфликты. Человечество, задыхаясь, кормит собой умирающего паразита, чтобы он мог продлить своё умирание ещё немного. Да, конец света, конец его личного света уже близок.
Осирис поторопился, воплотившись две тысячи лет назад. Точнее, он раньше всех нас понял, чем грозит возвышение Яхве, поэтому решил умереть до срока, чтобы прожить человеческую жизнь и общаться с людьми непосредственно. Всё тогда было не так, как описано в ваших книгах. Когда Яхве не смог уничтожить его руками местного царя, он решил извратить его слова. Вместо уважения к людям – “подставь вторую щёку”. Вместо жизни по совести – жизнь по заповедям бога. Вместо любви к человечеству – любовь к богу. Вместо здорового образа жизни телесной и духовной – понятие греха и изначальной греховности каждого. Ты грешен от рождения – значит, отдавай свои силы ему. Вместо воздержанности от излишеств – умерщвление плоти. А потом он руками обманутых им людей уничтожил Осириса телесно, и снова заявил – я послал вам сына, а вы его распяли. На вашем современном языке это называется “подставить”. Он не гнушается ничего, чтобы вынудить людей отдавать ему больше и больше.
Я воплощусь телесно благодаря вам, одним из самых верных моих служителей. Время пришло. Современные технологии связи играют нам на руку: при особом желании благодаря им мы можем соединить своих будущих родителей даже с разных сторон Земли. Вас я свёл на расстоянии трёх тысяч километров, и это не предел. По всему миру сейчас люди совершают такие же обряды, возрождая нас, старых богов. Люди начинают вспоминать былые навыки магии, люди постепенно начинают освобождать своё сознание от веры в этого лгуна, отрекающегося даже от собственного имени. Люди ищут то, что когда-то знали – свободу. Мы, старые боги, пытаемся помочь вам в этом, как можем. Мы не хотим властвовать – мы хотим жить с вами вместе, уважая себя и друг друга. Нам не нужно было ваше поклонение тогда, нам оно не нужно и сейчас.
Нам понадобились эти тысячи лет забвения и не-существования, чтобы понять, что люди по природе своей столь же велики, как и мы. Многие из нас тогда желали властвовать над вами, и делали это. Что ж – тем больнее было их падение. Зачем я тебе это говорю? Я хочу, чтобы ты помог мне воплотиться, чтобы мы вместе могли вернуть нам – жизнь, а людям – свободу.
Я лежал и молчал, а мозги мои плавились. Я никогда не верил в Бога, но сейчас… Меня бросала в дрожь мысль о том, что это может быть правдой. Впрочем, в такую же дрожь меня бросала куда более традиционная мысль – происки дьявола. Ох, как же просто было бы объяснить всё происходящее происками дьявола! Так просто и удобно, как столетиями и тысячелетиями всё пугающее, непонятное и незнакомое объясняли люди происками дьявола. Почему бы и мне не перекреститься, плюнуть трижды через левое плечо и сказать “чур меня, чур”? Это же так просто и удобно.
Но ничего не бывает на свете так просто. Я, всегда возмущавшийся бросающейся в глаза лживостью религии, которую верующие не видят просто потому, что запрещают себе видеть, – я спишу всё на козни какого-то там придуманного дьявола?! Да, но кто мне сказал, что этот голос, выдающий себя за Перуна, старого русского языческого бога, говорил мне правду?
Как узнать, где она, эта правда?
Я осторожно взял Власту руками за талию и она, поняв правильно моё движение, соскользнула с меня. Встав с кровати, я начал молча одеваться. Когда я уже пошёл к двери, я услышал, как Власта почти со слезами в голосе произнесла:
– Перун, он же уходит!
– Пускай идёт, Власта. – Перун не считал нужным говорить только ей одной. – Ты слышала мой рассказ уже несколько раз, но так и не поняла главного: мы не можем и не имеем права принуждать людей к чему бы то ни было. Человек свободен. Это – главное. Он не может воплотить меня по принуждению.
– Может, тогда не нужно было говорить ему? Разве я не смогла бы… прости. Я поняла. Это был бы обман. Обман несовместим со свободой.
– Молодец. Ты уже постепенно начинаешь мыслить так, как должен мыслить свободный человек. Он должен сам сделать свой выбор, сознательно, владея всей информацией. Он должен хотеть этого. Если вы не воплотите меня – мне придётся ещё несколько десятилетий сводить других возможных своих родителей. Но вы не сможете сделать это по принуждению. Он свободен в своём выборе. Только так – иначе невозможно.
Уже открыв дверь, я обернулся на пороге и сказал:
– Власта, мы ещё свяжемся по аське.
Когда я вернулся домой, первым делом вернул себе прежнюю причёску. Волосы, конечно, тут же начали расти обратно, но удивлённым родственникам и знакомым я соврал, что сходил к какому-то чудо-экстрасенсу, который мне вылечил кожу головы. И, что странно, у меня есть какая-то непонятная уверенность, что когда понадобится, я снова отращу себе волосы ниже плеч за минуту. Есть непонятная уверенность, что я знаю, как это сделать.
Я до сих пор не знаю, как мне относиться к произошедшему. Острота ощущений как-то подзабылась и иногда даже не верится, что это действительно было. Хотя я привык верить фактам. Произошедшее заставило меня ещё раз перечитать и библию, и евангелия. И новое прочтение не уменьшило ощущение их лживости. Скорее даже увеличило. Они противоречат сами себе по несколько раз в каждой главе. Я не верю в бога из библии, я не верю ни в каких богов. Но это уже противоречит моим собственным воспоминаниям! Где правда? Где?
Если апокалипсис – это битва Добра со Злом, то я – помощник дьявола. Но если это – свержение узурпатора с трона, причём даже не “с трона”, а “с троном”, то я – на стороне справедливости. Опять же – в чём правда? Что есть правда?
Пожалуй, в одном этот “поселенец” был прав – выбор действительно за мной. Я же пока сомневаюсь.
На днях Власта сообщила мне, что через три недели у них концерт в Москве, и она взяла для меня билет. Её музыканты знают обо всём и о моей роли в происходящем. Они – с ней до конца. Ладно, подумаем, я всё равно в любой момент могу остановиться, если пойму, что делаю не то.
Билет же на поезд до Москвы через три недели лежит у меня в кармане. Надо ещё придумать, как объяснить своей невесте это непонятное для неё желание – переться в такую даль ради какого-то концерта.
3-8 апреля 2001 года.
оригинал http://johnic.narod.ru/Mothers-alex.htm
-----
Girls got rhythm |
| 346 | Дата рег-ции 9 Мая, 2002 | Отправлено: 14:59 - 8 Сент., 2002 | 18 |
|
|
Читать 
(маркетинг для дизайнеров) 
) 
мне понравилось 
) хватит ума перевести... 
Нобелевскую Титусу!!! 
Он вообще исключительно на рассказах специализируется, несколько повестей есть (самая известная наверно «Парень и его собака»); помню, в свое время им зачитывался. Тут уже рассказы немного философские, но в этом и их прелесть. 
А пишет толково, по-простому, но со знанием дела. Мб я ошибаюсь...
